Хочется кого-то обнимать,
Трепетно и нежно гладить руки.
И спокойно рядом, тихо спать,
Позабыв о гордости и скуке.

Хочется в упор смотреть в глаза,
И на первое надеяться свидание.
Выпивать по капельке, до дна
человеческое мироздание!

Что может бесконечно долго вызывать интерес в собеседнике, иногда симпатию, или, пусть даже антипатию, но с неизменным желанием не ставить точку процесса общения …

Человеку, который не хочет принадлежать к массе, достаточно только перестать быть инертным в отношении самого себя; пусть он следует голосу своей совести, который говорит ему: «Будь самим собою! Все, что ты теперь делаешь, думаешь и к чему стремишься, — это не ты сам».

Я люблю ее, люблю всей душой и телом. Она для меня — все. И все-таки она ничуть не похожа на женщину моей мечты, не похожа на то идеальное создание, которое я вообразил себе еще мальчишкой. Ничто не соответствует в ней тому, что являлось мне из глубин моей души.

Элемент осознания действует не только как строгий контроль, мешающий твоему воображению бесплатно перескакивать с пересадки на пересадку по всем эскалаторам; он служит и еще одной важной цели: побуждает приступить к акту творчества.

Быть больным или, если вас это больше устроит, быть невротиком — значит просить гарантий. Невротик — рыбешка, залегшая на речном дне, зарывшаяся для безопасности в ил в ожидании, когда ее проткнут острогой. Смерть для него — единственная неизбежность, и ужас перед этой неумолимой неизбежностью, которую он может вообразить, ничего в ней не понимая, ввергает его в состояние бесконечного страдания. (как много невротиков прячутся на страницах социальных сетей …)

Кто может утверждать, что копируя движения, наследуя привычки, вдыхая запахи любимых нами людей, мы тем самым не продлеваем их духовную жизнь на земле?

Не важно пропали на сколько,
Мы в душе всё так же ждём…
И вроде бы уже не больно,
Но если позовут, то обязательно придём!

Меня по жизни удивляет,
Ну как Вам злости всем хватает,
Судить, кричать, ругать других,
Всю злобу вылить на чужих.
И в основном, с кем не знакомы.
Для них всех создавать законы,
Чтоб все под дудку Вашу в пляс,
Пошли и головы склонясь.
Но ведь сказал мудрец однажды:
Что жизнь прожить не можем дважды,
Кому что суждено — то будет,
Один придет, другой — забудет.
Но главное-то в жизни нашей,
Что нету жизни нашей краше,
… показать весь текст …

Как люблю простоту я людскую,
Чтобы в холод согрели, в мороз…
Чтобы руку подали живую,
Чтобы меньше нам виделось слёз!

Чтобы сердце наполнили «чашей»,
И уютом, душевным теплом.
А ведь большего вовсе не надо
Самым хмурым и пасмурным днём!

У каждого свой список грехов, но не все помнят под каким номер и как грешили…

Было бы лучше, думает огромное болшенство, если бы Рай был над нами, а Ад под нами. Рай вверху, Ад внизу, и все вовне, а не внутри нас. Как бы не так! На этом не успокоишься, успокоение ускользает из-под ног. И идти некуда, ни за награду, ни под страхом наказания. Все всегда Здесь и Теперь, в вашем собственном «я» и в согласии с вашим собственным воображением. Мир всегда таков, каким вы его себе представляете, всегда, в любое мгновение. Невозможно переменить декорации и играть совсем другую пьесу, ту, что вам захочется. Постановка всегда одна и та же, отличия зависят от вашего ума и сердца, а не от желания какого-то невидимого режиссера.

У меня больше нет ни желаний, ни потребностей. Я почти ничего не чувствую. В том-то и дело, что я ничего не чувствую. Мы умираем не так, как вы. Это не физиологический процесс. Энергия истекает из меня, и и в конце концов её не останется вовсе. Как мигающий язычок пламени, который дрожит и гаснет.

Как мыслящее существо может не понимать, что, посмеиваясь над человеком, который искренне к нему расположен, оно скатывается в болото, откуда его никакими силами не вытащишь?

А вот смерть… Мы несем в себе…
К ненависти к друг другу, к зависти друг другу, в подражании к нему…
Мы как блудливые мышата, ищем пищу в схронах своих…
Даже дети не спасут нас от себя…
Мы тому же их учим…
Лепим из себя памятник, а сами хороним себя, будучи не прощенными…
Люди, которым неведом страх, просьба и попытка угадать…
Любая гадалка видет то, что открыто, как и человек видет то, что хочет…

Переход от одной сцены, одной поры, одной жизни к другой или к другому свершается неуловимо. Вдруг, шагая по улице, наяву или во сне, впервые сознаешь, что годы пролетели, что все это минуло навсегда и останется жить лишь в памяти; а затем память со странной, захватывающей яркостью обращается на самое себя, и ты без конца переживаешь одни и те же сцены и эпизоды, в мечтательности и задумчивости…

наиболее им удается личина сострадания. Как они заботливы, чутки, внимательны! Как трогательно сочувствуют! Но если б вы могли бросить на них взгляд — флюоресцирующий, все просвечивающий взгляд, — какие самовлюбленные маньяки предстали бы перед вами! Чья бы душа ни кровоточила в мире — они обливаются кровью вместе с ней, но нутро их при этом не дрогнет. Вас будут распинать — они будут держать вас за руки, поднесут испить, будут смотреть на вас коровьими глазами и реветь в три ручья. С незапамятных времен они — профессиональные плакальщицы. Они лили слезы даже в дни Золотого века, когда, казалось, и плакать было не с чего. Горе и скорбь — вот их среда обитания, и все калейдоскопические узоры жизни они затягивают тусклой серой клейковиной.

Мы привыкли рассматривать себя как великий демократический организм, связанный общими узами крови и языка, нерушимо соединенный всеми видами связи, которые смогла отыскать человеческая изобретательность: мы одинаково одеваемся, поглощаем одну и ту же пищу, читаем одни и те же газеты, мы различаемся только по именам, весу и размерам, мы самый коллективизированный народ в мире, за исключением разве некоторых примитивных племен, далеко, по нашему мнению, отставших от нас.

Есть только один способ рассчитаться за добро — быть добрым с теми, кто обращается к тебе в свой черный день. Платить долги совершенно излишне, пока существует космическая бухгалтерия (все другие виды бухгалтерии — устаревшая чушь). «Не быть берущим и не быть дающим», — возвестил старик Шекспир из своей космической утопии.

В машине главное — состояние. Чем состоятельнее — тем лучше!